— Например? — Ясинэ вертела руну, вглядываясь в ломанные грани.

— Все, что может быть. Это может быть смерть. Ведь смерть — ничто. А может вообще обозначать то, чего нет, что еще не сотворено моей волей, моим решением. То, что никто не может предугадать, то, что еще не может быть решено.

— И ты не знаешь, что там?

Айна отвела взгляд.

— Ев?

— У меня нехорошее присутствие…

— У меня тоже.

***

Айна шла первой. Медленно вышагивала по каменным плитам, будто старалась отсрочить неминуемое.

Жрецы и жрицы храмов Самсавеила, все тридцать три шисаи, следовали за ней.

Сакерд поравнялся с Ясинэ и протянул ей кулак:

— Ты хорошо справилась, молодец.

Ясинэ подставила сложенные ладони, и в них упали два черных матовых кольца.

— Думаю, ты достойна этой почетной роли, — кивнул он и пошел сразу на Айной, практически след в след.

Ясинэ же продолжала идти, уставившись на кольца.

Они добрели до самого Райского сада в полнейшей тишине.

И Ясинэ в первый и последний раз в своей жизни увидела ворота открытыми настежь. Лиловый свет лился оттуда, опутывая пещеру и множество ходов, уходящих от самого сердца горы.

Сад едва ли можно было назвать садом по праву. Нет, он цвел, он рос. Но состоял лишь из кристаллов.

Под лапами угадывались лиловые кристальные травинки, такая же кристальная галька, даже скопления больших кристаллов напоминали кустарники.

Айна боязливо зашла внутрь.

Сакерд опередил ее и, поклонившись, повел за собой в следующий зал.

Ясинэ, задрав голову, осматривала своды.

Райский сад напоминал сердце. И из одного предсердия дорога вела в другое.

И именно там сад расцветал по-настоящему. Раскрывался звуками, цветом и светом. Был как будто самым настоящим. Единственным настоящим во всем лиловом свете.

Шелестели листвой кристальные яблони, полные наливных крупных яблок. Шумела вода, облизывая берег из лиловых песчинок, срывалась громким водопадом с другой стороны озера. Все сияло изнутри лиловым светом.

У самого берега стоял Самсавеил. В кошачьем кимоно и с небольшим ларцом в руках. Шесть белоснежных крыльев были опущены, будто шлейф.

Айна остановилась в полуметре от него и зверенышем посмотрела в глаза.

— Здравствуй, радость моя, — произнес Самсавеил, и его бархатный голос разлился по саду. — Помнишь ли ты меня?

Айна медленно мотнула головой, не сводя с него взгляда.

Он протянул ларец, и от прикосновения Евы тот распахнулся.

В нем лежал крохотный череп, спиленный по брови. И в нем пульсировало кристальное сердце.

Вторя ему шептала вода, будто была с ним одним целым, будто это пульсирующее сердце задавало ей течение.

Айна коснулась сердца и провела пальцами по пустующей глазнице.

— Мое сердце, мое дитя, — надломленным голосом прошептала она и отпрянула. — Что тебе нужно, Сэм?

И голос ее вновь стал резким и звонким. Чужим, но не чужеродным.

— Ты же знаешь, радость моя, — он щелкнул пальцами, и кольца на ладонях Ясинэ взмыли вверх и перелетели к нему, оставшись парить над ларцом, над самым сердцем.

— Нет, — Ева, пятясь, обвела испуганным взглядом кошек и тяжело вздохнула.

— Я так долго ждал тебя, — почти умоляя, прошептал Самсавеил и шагнул к ней.

Ева остановила его взглядом, стоило только ему занести ногу для шага еще раз.

— Отпусти меня, — потребовала она, сжимая в белоснежных руках такой же белоснежный веер, подвязанный к поясу.

— Но я люблю тебя, радость моя, я хочу быть с тобой, — Самсавеил непонимающе вскинул брови.

— Я люблю не тебя, — прошипела сквозь зубы Ева.

Проследовав за ее взглядом, вскользь брошенном по рядам шисаи, Самсавеил безошибочно нашел Адама. И поманил его пальцем.

Адам, прижав звериные уши к голове, медленно подошел к Самсавеилу и Еве.

— Ты ничего не поняла, радость моя. Ты принадлежишь мне, ты предначертана мне, ты предназначена мне. И никому больше. Никому.

Он взмахнул рукой. Так небрежно, словно отмахнувшись от надоедливой мухи.

И Адама разорвало на мелкие кусочки в одно мгновение ока. Он не успел проронить ни звука.

Кровь залила платье Евы, ее руки, ее лицо и белоснежный капюшон ватабоси.

— Теперь ты свободна от ненужных привязанностей, радость моя, — Самсавеил протянул ей руку. Совершенно чистую, без единой капли крови. Как будто не этой рукой он только что прервал чужую жизнь.

Ева же смотрела на собственные руки. Кровь, смешиваясь с белоснежной краской, скатывалась с них. Соленые слезы, капая, будто бы выжигали в белом дыры.

— Я хочу быть свободна не от ненужных привязанностей, а от тебя, — прошептала она, сглатывая ком слез.

Самсавеил встревоженно посмотрел на Сакерда, будто ожидая, что он объяснит все за нее, и непонимающе посмотрел на Еву:

— Радость моя?

Ева, вырвавшись из оцепенения, сделала несколько шагов назад, продолжая в упор смотреть Самсавеилу в глаза.

— Радость моя?

Она обвела разочарованным взглядом кошек и презрительно дернула верхней губой.

Встретилась взглядом с Ясинэ. Лиловая дорожка слез скользнула по ее щеке и утонула в вороте кимоно.

— Ни одна Ева больше никогда не родится кошкой, — ее голос зазвенел в сводах, будто бы многократно усиленный. — Ни одна кошка больше никогда не сумеет найти Еву. Ни одна кошка больше не сумеет привести Еву к Самсавеилу.

Она перевела взгляд на кольца, и те, повинуясь, подплыли к ее руке. Поймав, она швырнула их в самую высокую точку сводов, прямо над серединой озера. И восемь черных матовых цепей зазвенели звеньями, спускаясь с них.

Ева забрала из рук Самсавеила ларец и, захлопнув, кивнула его в воду. Вода пришла в движение, и кристальные ступени выросли из берега одна за другой, до самых цепей.

— А твоя участь — висеть на восьми цепях, — сверкнула она глазами. И Самсавеила в мгновение подхватило и швырнуло порывом на цепи. Они защелкнулись на его руках и шести белоснежных крыльях. — Ни одна кошка не сможет тебя освободить.

Самсавеил смотрел на нее, не веря. Им овладело оцепенение, и он не мог с ним совладать, подчиняясь ее воле.

Белоснежное кимоно Евы сияло лиловым изнутри, светясь. И капли крови медленно исчезали с него, будто их никогда и не было.

Но они были. Кровь покрывала кристаллы под ногами Евы, впитываясь в саму почву Райского сада.

— Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля.

Ева рассыпалась лиловой пылью. Смешалась с алой кровью, растворяясь в ней. И кровь засияла, будто ночное небо в звездах. Посреди дня.

#8. Либо, чтоб боль вобрать, век мой продлится пусть

— Поешь хоть немного, — устало произнес Сакерд и еще раз качнул глубокую тарелку с обедом.

Ясинэ дернула носом. Бараний бульон, рисовая лапша, мясо, специи.

— Ты умрешь, если не будешь есть. Смерть от голода — не самая приятная, уж поверь мне.

Ну и пусть.

Постояв еще несколько минут над ней, Сакерд глубоко вздохнул:

— Прекрати изображать из себя страдалицу. Мне противно осознавать, что ты моя ученица, — презрительно бросил и, развернувшись на лапах, ушел.

В этот раз даже не добавил, что священный Райский сад не предназначен для показного горя и напрасно пролитых слез.

Ясинэ завалилась на бок и свернулась клубочком под кристальной яблоней.

А для чего предназначен сад?

Для девичьего сердца и детской черепушки?

Лиловые воды лизнули берег, они будто бы следовали пульсу сердца на самом его дне.

Для стертого в порошок тела и крови, залившей весь берег?

Кристаллы до сих пор были в ней, она будто бы въелась, вгрызлась в них.

Для принуждения и для любви?

Ясинэ насилу подняла глаза, разглядывая тяжелые черные цепи, в которые превратились два жалких кольца.

Для заточения всесильного, всезнающего и всемогущего?

Как будто бы да…

Он не проронил ни слова с того самого момента, как Ева прокляла его. Да и что бы он сказал? Никто из кошек не вытащит его, никто из кошек даже не заставит не-кошку помочь ему. Да и сами шисаи как будто бы больше не нужны.