— Имею. И могу, — отчеканил он каждое слово. — Но не стану. Я не брошу Еву, моих шисаи, империю. Потому что не хочу. Потому что я таков. И мне наплевать, какой последней тварью ты меня считаешь. А ты считаешь, — он косо ухмыльнулся. — Что там в списках моих «заслуг»? Хирург, режущий младенцев в утробе матери? Бессердечный урод, перерезавший горло своей возлюбленной? Господин, выгораживающий членов своей семьи? Хладнокровный убийца, который сжег прилетевших на «переговоры» ангелов? Маньяк, собирающийся убить очень многих — ангелов, охотниц и наверняка многих людей ради своей победы? Богохульник, растоптавший веру и использующий священных жрецов как наемных убийц? Такой я для тебя?!

— Да, — опустила глаза Айлив.

— А еще, милая, я тот, кто дал в твое распоряжение все, что ты смела просить. Я тот, кто дал тебе возможность быть рядом со своей семьей и заботиться о них. Я тот, кто помогал твоей матери с лекарствами. Я тот, кто обучил тебя. Я тот, кто защитил тебя от ангелов, собирающихся убить тебя. Я тот, кто помогает людям, когда их святые ангелы на них плюют. Я тот, чьи гонцы относят новый конфитеор по всем уголкам острова, чтобы вылечить всех. Я тот, кто спас жизни тысяч людей. Я и такой тоже.

— Да…

— Судить — оно конечно проще, когда твое существование влияет на очень малое число близких тебе людей. Но все мы ведь гораздо глубже, сложнее, многограннее. И судить объективно — невозможно. А субъективное, — усмехнулся он, — всегда окрасит кого угодно в черное или белое. Твое, видимо, красит в черное.

Айлив поджала губы и спрятала длинный хвост в колени. Прикусила болезненно дрожащие губы. Набрала в грудь как можно больше воздуха и медленно-медленно выдохнула, успокаиваясь.

— Я хочу увидеть мир другими глазами. Многими глазами. Чтобы из этих фрагментов сложить что-то цельное, — тихо проговорила она, смотря под ноги.

— Хвост даю, выйдет калейдоскоп из битых стекляшек, — покачал головой Райга.

— Но я хотя бы смогу судить, видя картину шире и глубже, — Айлив пожала плечами и принялась потрошить острыми когтями циновку.

— Видеть картину шире и глубже и я бы не отказался. А вот что касается «судить» — тут я пас. Не знаю как тебя, а меня жизнь научила не страдать этой чушью, итога у нее нет.

— Но кумиры ложны, великие истории чудовищны, — поморщилась кошка.

— А ты не следуй за кумирами, а из истории извлекай уроки, и все.

— Я бы хотела увидеть все, целиком.

— Увы, это невозможно сделать одномоментно. У тебя нет времени рассматривать каждый угол этой жизни под лупой. И тебе придется выбирать сторону без видения всей картины.

— Я не хочу никакую сторону, — она поджала губы и с вызовом посмотрела ему в глаза.

Райга покачал головой.

Тот, кто не хочет убивать — совершенно точно не способен бросить вызов тому, кто убивать способен. Вызов — это всегда про смерть. Реальную или метафорическую, но смерть.

— Интересно, чем эта ситуация на самом деле отличается от той, в которой оказалась Люцифера в твоем возрасте, — усмехнулся Райга.

— Тем, что я — не Люцифера! — прошипела сквозь зубы Айлив.

Райга в голос расхохотался и поднялся со стула-жерди.

— Что смешного?! — продолжала шипеть Айлив. Волосы дыбом встали у нее на загривке, хвост распушился.

Маленькая грозная кошка.

По нелепой случайности — случайности ли? — совершенно безобидная для любого человека.

— Самое смешное в этом то, что ты — и есть Люцифера, — ухмыльнулся Райга и подошел к запертому сундуку без замка.

— Это невозможно. Она — чокнутая мстительная маньячка, — Айлив презрительно скривила губы.

Райга провел рукой вдоль стыка крышки со стенками и, выхватив из небытия замок, отпер его.

— Может быть стоит задуматься над тем, что же такое должно произойти, что из такой, какой ты считаешь себя, получилась та самая «чокнутая маньячка»? — с усмешкой спросил Райга. — Я не просто так даю всю историю. Я даю возможность рассудить понять, что было истинной причиной, что привело к тому, что мы имеем в истории.

Кошка только фыркнула, скосив глаза на исписанные страницы.

Райга вытащил плащ Евы, извлек из него детский череп и вернул его на самое дно сундука.

— Помнишь? Я немного солгал тебе тогда, — свернув плащ, он швырнул его в руки Айлив.

Она поймала его на лету, скомкала и замахнулась было, чтобы бросить обратно. Но не смогла.

Развернув плащ, она подняла его за ворот и уставилась сквозь полупрозрачную лиловую ткань на Райгу. Болезненно сглотнула.

Глаза — как блюдца. И в этих блюдцах — сплошное соленое море.

Слезы закапали с ресниц, будто запрыгали — минуя скулы и щеки.

— Дай угадаю, — косо усмехнулся Райга. — Ты нутром чуешь, что он твой. Он — для тебя лично.

Айлив дергано кивнула, все так же держа плащ в вытянутых руках.

— Вот только ты не права, милая. Этот плащ Ева сплела для своей любимой Люциферы.

— З-зачем? — слипшимися губами произнесла Айлив.

Райга неопределенно повел плечом:

— Люцифера при жизни его так и не использовала. Есть только слухи. Будто плащ этот связан с престолом — местом, где время и есть пространство, где нематериальное и есть сама материя. И этот плащ позволяет перемещаться вне пространства и времени. Возможно — даже менять прошлое и будущее. Возможно — просто наблюдать. Никто не знает.

— Он может показать все?

— Я не знаю. Ева сплела его для Люциферы, но ей самой об этом не сказала. Зачем плела, почему не объяснила — я не знаю. Никто не знает.

— Для меня. Она сплела для меня, — отстраненно пробормотала Айлив, касаясь серебряной броши-паука. Тот отдернул лапы, выпуская ворот.

— А я как сказал?

Айлив подняла глаза на Райгу. Тот подошел к ней и глубоко вздохнул, сложил на груди руки.

В его глазах было спокойствие и усталость, ни капли вечного холодного презрения и пренебрежения.

В ее глазах была решимость, ни капли ужаса и возмущения. А еще — благодарность.

Айлив накинула плащ на плечи.

Она исчезла в то самое мгновение, как крохотный серебряный паучок подхватил лапами вторую половину плаща.

Райга наотмашь мазнул рукой, хватая только воздух там, где стояла айлив.

Бросил взгляд на стол — исписанные бумаги испарились.

Исчезла сумка с пахнущим мясом и хлебом.

Исчез лук у входа в шатер. Колчан, полный стрел.

Только в воздухе витал как будто голос — эхо, словно кто-то все же сказал эти слова:

— Спасибо за все. И прощай.

#30. Вкус поражения — вкус собственной крови

Война кошек и ангелов больше полувека назад уничтожила почти все храмы. Какие-то были разрушены до основания. Какие-то лишь немного повреждены. А одиннадцатый храм превратился в кладбище. И на долгие десятилетия все они были позабыты, как и их настоящие хозяева.

Теперь же все шисаи были отправлены к своим храмам вместе с куно. Нужно было восстановить кошачье наследие — многие в это верили. Нужно было рассредоточиться и усложнить задачу херувимам — считали другие. Пора было искать Самсавеила, и в маленьких группках это сделать проще — думал Райга.

Вместе с Тайгоном и Торой Верховный шисаи переходил от храма к храму со своей драгоценной ношей — крыльями Самсавеила и копьями Евы. Пять храмов было уже позади, и ни в одном не было Всемогущего.

Разве что он был среди шисаи-зверей — некоторые из них так и не смогли вернуть себе человеческую форму. Впрочем, проверить людей было на толику проще.

На подступе к храму троицу встретил Винсент. Весь в лиловых пятнах с ушей до лап он тщательно выкрашивал тории по ходу лестницы. Заметив Райгу, он улыбнулся и поклонился:

— Доброго вечера, господин Верховный шисаи, господин Тайгон и госпожа Тора.

Троица лигров синхронно кивнула в ответ.

— Где Ирма? — спросил Райга, переводя дух — лестница к одиннадцатому храма была самой длинной.

— В саду госпожи Ясинэ, — указал кот рукой через кошачье кладбище. Когда-то оно было просто садом для паломников и просто полигоном. Когда-то. До Люциферы.