Райга коротко хмыкнул:

— Если мне не изменяет память, ты умерла, когда херувимы еще не родились?

Ева кивнула:

— Самсавеил смог их вырастить?

— Нет, — Райга покачал головой. — Тайгон ему помог. А потом всех ангелочков забрала Люцифера в свой новый Имагинем Деи.

— Очень любезно с ее стороны, — в неловкой улыбке изогнула она губы.

— Один из них, Кайно, занял ее место после смерти.

— А ты? — Ева оглядела лиловый хаори.

— А я занял место Верховного шисаи после Хайме. И собрал целых тридцать четыре шисаи, — усмехнулся он.

Ева непонимающе нахмурилась.

— Но вас же должно быть тридцать три.

— Включая Самсавеила, — пояснил он.

— А, вот как…

— Тора научилась делать новый Конфитеор. Кажется, твое сердце легло в его основу, — Райга кивнул куда-то наверх.

— Умно.

— А твой сын объявил мне войну, — он принялся за второй паучий сапожок.

Ева опустила паучьи перчатки на подол и, отвернувшись, тяжело вздохнула.

— Все погибли? — тихо спросила она.

— Я не уверен в этом. Один из них, Семиазас, улетел из империи. И пару десятков херувимов забрал с собой.

— Должно быть, к Нойко.

— Да. Но океан суров и беспощаден. Говорят, что ни одному ангелу не удалось покинуть остров на своих крыльях — их тела потом прибивало волнами.

— И к берегу Осьминожьего округа… — с некоторой опаской начала она.

— Нет, ни тел, крыльев, ни перьев. Но и гарантий, что они живы и невредимы — совершенно никаких, — Райга пожал плечами.

Ева молча кивнула и погладила матовый панцирь перчаток.

— Возможно, мне стоит извиниться перед тобой, что я не сберег твоих детей. Но я не чувствую вины. И будь у меня возможность сделать все иначе, я повторил бы каждый свой шаг и каждое свое слово, — хмыкнул он.

Ева улыбнулась:

— А твои шисаи? Ты смог позаботиться о них?

Райга повел плечом:

— Я потерял всех «диких». Кошки-шисаи пали в бою с охотницами и черными кумо.

— Ясно, — кивнула паучиха. — Что-то еще?

— Остальное не так важно. По крайне мере, в моей жизни, — Райга отставил паучьи сапожки, провел рукой над водой, разлитой по плитам, и она испарилась — и с них, и с одежды.

Поставив перед Евой горячий котелок, Райга скривил губы:

— Вот ушастая… Еды принесла, а посуды никакой.

Ева рукой обвела по плитам два круга и дернула пальцем, будто подзывая. Две глубокие миски из лиловых кристаллов возникли из ниоткуда.

— Раньше такое сочли бы богохульным, — рассмеялся Райга и разлил из котелка горячую уху.

— Если бы это сделал ты — наверняка, — усмехнулась Ева. — Но я — совсем иное дело.

— И каково это — осознавать себя такой? — Райга взял в руки свою порцию и жадно понюхал. Дикий голод настиг его спустя многие дни. Священные воды питали его, поддерживая жизнь, но они ни в какое сравнение не шли с обычной едой.

— С облегчением и печалью, — пожала плечами Ева и аккуратно взяла свою миску. Новый панцирь на полинявших руках твердел быстро. И так же быстро темнел.

Райга вскинул брови, призывая ее продолжить.

— Бессмертие, знаешь ли, довольно печальное явление.

— Не знаю, — усмехнулся он. — И знать не хочу.

— Но, с другой стороны, приятно видеть итог всех этих столетий. Этот долгий путь длиною в сотни жизней, поиск подходящего тела.

— То есть, все это было не набором случайностей, а вполне себе планом? — прищурился Райга и пригубил рыбный бульон. В нем и рыбы-то толком не было — вся разварилась в кашу. Но это было именно то, в чем нуждался голодный желудок.

Ева покачала головой, будто сомневаясь, и кивнула. Верховный шисаи фыркнул:

— Методом подбора найти тело, которое не тронется умом в Райском саду? Нарожать Самсавеилу толпу крылатых детишек, которая развяжет войну с нами? Проклясть Самсавеила и получить проклятье самой? Это все — план? Серьезно?

— Но он сработал, — пожала плечами Ева. — Почти…

— Угу. «Почти» — какое емкое и точное слово! А ты правда не сошла с ума в саду, когда Самсавеил на твоих глазах Адама убил, а? — язвительно кольнул он.

— Ну разве что совсем чуть-чуть, — криво улыбнулась она.

— Да, совсем капельку. На пару войн, гору трупов и искалеченных судеб, — закивал Райга. — А итог-то? Адама нет, никто для тебя его не найдет, ты сама не найдешь, ты бессмертна, Самсавеил безмерно обижен. А это точно победа, Ев?

Ева отвернулась и опустила миску с ухой на колени:

— Но другой у меня нет, котенок.

Райга хмыкнул:

— Я знаю. Но что твои поступки, что Самсавеила кажутся мне просто омерзительными. Возможно, я чего-то не понимаю — я же простой жрец, что могу я знать о трагедии бессмертных и всесильных? Ничего. Но как простой жрец и самый обыкновенный кот, я нахожу даже религию, построенную на служении кому-либо из вас отвратной и бестолковой.

— О, Верховный шисаи и такой богохульник? — улыбнулась Ева и погрозила пальцем.

— Да. Потому что и ты, и Самсавеил — такие же жрецы, что и я. Это, — он щелкнул пальцами, и по руке взметнулось пламя, — не мое, не твое и не его. Вы, живя здесь, имея тела, сформированную личность, память о жизнях и своих личных поступках, становитесь отдельными от этого источника, вы перестаете быть им, вы становитесь теми, кто из него черпает. Просто вы оба делаете это гораздо свободнее и легче, будто играючи. Потому что вы и так — играете. А мы — живем.

Ева угрюмо посмотрела в свою миску. В мутном от разваренного мяса бульоне слабо виднелось отражение ее лица.

— И я не вижу никакого смысла боготворить то, что было началом меня и станет моим концом.

— Что же ты будешь делать теперь, жрец, который на самом деле не служит этой силе? — она продолжала смотреть на свое отражение.

— Ты верно сказала, я — жрец. А не слуга, который служит, — кивнул Райга. — Я продолжу то, чем занят и сейчас. Нужно найти остальных шисаи. Нужно обучить тех шисаи, что уже есть, и новых. Нужно восстановить храмы и алтари, за несколько поколений вернуть религию.

— Но ведь ты терпеть не можешь религию! И ни капли не веришь в божественное.

— Потому что это глупости и бред сивой кобылы. Но это хороший способ поддерживать порядок. Люди верят в закон. И выбирая между правилами с тысячей аргументов и объяснений и правилами, придуманными богом, я выберу последнее. Потому что мне легче объяснить мою волю волей некоего бога, чем спорить с глупцами и доказывать им их же неправоту.

— Ты взвалишь на себя огромную ношу — быть законом.

— Огромную. Но не непосильную. И я должен продолжать учиться и совершенствоваться сам, иначе мои законы принесут только горе.

— Интересно будет посмотреть на это, — лукаво усмехнулась она.

— А чем будешь занята ты сама? Отправишься на поиски Адама, зная, что ты не сможешь его найти? Поможешь Самсавеилу справиться с его горестями, но как друг?

— А ты как думаешь? — спросила она и закусила губу.

— Я довольно плохо тебя знаю, — пожал плечами Райга. — Вечность — это очень много. Но могу предположить, что ты вернешься к самому первому плану, и будешь просто жить. Как-нибудь тайно, чтобы никто не знал толком, кто ты. Будешь ходить по империи, наблюдать за ней, изучать ее.

— Это называется «Созерцание». Когда-то Адам научил меня этой игре.

— Не знаю о такой.

— Правила просты донельзя. Нужно взглянуть на мир чужими глазами. Каким этот мир видит незнакомец? Любой другой человек. А каким этот мир может увидеть тот, кто только что родился? До этого момента у него ничего не было, пустота, темнота, а потом «щелк» — и это. Какой этот мир, будь он не знаком? Что в нем особенного? Созерцать — это смотреть на мир полно, приковывать реальность взглядом, изучать и впитывать. Как нечто незнакомое, неизведанное. Смотреть, смотреть, смотреть.

Райга усмехнулся:

— Чудная игра. Которая рождена скукой и одиночеством. Так живут либо те, кто скоро умрет, либо те, кто боится жить. Созерцать — это будто на яблоко облизываться или глядеть на мир снаружи клетки. Думать, какое красивое яблоко, как оно пахнет, как прекрасен день снаружи, какая зеленая трава, какое чистое небо. И все. Только смотреть. И не укусить яблоко, не запустить пальцы в прогретую солнцем траву. Твои слова только звучат прекрасно. Но жизнь — это нечто большее, чем просто созерцание.